Голожопик Покк сидел под высоким, заскорузлым от инея деревом на краю Полжопского леса.
Снег, в этом году упавший каким то особенно густым покрывалом, холодил ему облезлую попку, отблескивал розоватыми искрами от лучей вечернего, заходящего солнца.
Покк, как учила его мама, ловил лапками остатки ветра, перекатывал изх в пригоршнях, выбирая наиболее вкусную часть и засовывал в рот, старательно не клацая острыми зубками.
Бабушка всегда говорила, что зубками клацать нельзя, потому что от звука ветер пугается и становится словно толще. Так и насытиться не успеешь, и раздуешься раньше времени. На вкус вечерний ветер был чуть грустным, отдавал печальным забвением уходящего солнца, и Покк тоже погрустнел, уставившись темными глазками-бусинками на заходящее светило.
Этот голожопик был маленький, вырос очень слабым, болезненным, и каким-то печальным. Белая шерстка его была коротенькой, нежно-розовые лапки - не такими хваткими, как у других, и Покк только вздыхал в предвкушении, еще не зная, но уже каким-то шестым чувством осознав, что жизнь его не будет ни яркой, ни исполненной восхищения других голожопиков.
Впрочем, в момент, когда солнце падало, умирая, за горизонт, Покк думал только про самые простые и чудесные вещи - о маме, которая еще не проснулась, о бабушке, заботливо подбирающей для него лучшие потоки ветра, о самом ветре, который у него в семье почитали не только пищей, но и Дарителем жизни и смерти.
Когда на снег в отдалении от него, что-то гулко шлепнулось, упав неаккуратной грудой, Покк от неожиданности даже подпрыгнул и инстинктивно спрятался за дерево. Нечто лежало спокойно, и некоторое время голожопик даже не дышал, только шевелил нервно усами и а еще нервно дрожащий розовый нос выдавал в нем существо живое.

Попка стала подмерзать. Бабушка всегда говорила, что если долго сидеть на снегу без движения, можно и вообще остаться без попки. А уж этого голожопик бы не пережил, даже в мыслях свою попку ему было как то жалостливо жаль, словно бы у него хотели отобрать последнее.
Конечно, Покк понимал, что никто пока что ничего не отбирал, но уже было как то жалко, особенно в лучах заходящего солнца, которые голожопика всегда ввергали в ощущение странное, будто бы он стоял один перед безбрежным миром, и одиночество было не приговором, но непременным условием существования.
Сам он, конечно, умел только чувствовать, и никогда не задумывался, отчего так грустно и так печально на душе.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Покк осторожно вышел из-за дерева, и ступая по земле неуклюжими трехпалыми лапками, стал очень осторожно, по шажку, приближаться к тому, что упало. Оно было коричневое и словно шарик, Покк сначала не мог понять - может это просто такое что-то округлое и неживое, бывают же камни, где не найти ни начала, ни конца.
Но вот, он подошел совсем близко и услышал всхлипы, и понял, что это свой, просто голожопик не очень привычного цвета.
- Эй... ты чего плачешь, эй... - растерялся Покк, обошел голожопика кругом и нашел, что с этой стороны должна быть голова. - Болит что-то? Ты объелся? Наверное, много клацал зубами, пока ел. - заключил Покк. - Это бывает. Бабушка говорила, так со всеми бывает...
Так и не получив ответа, Покк осторожно попытался сдвинуть голожопика. Сначала тянул за локоть лапы, потом уперся в землю остренькими ножками, а лопатками в лежащее тело, а потом и вовсе попытался перехватить посредине округлого тельца.
В конце-концов усилия его увенчались успехом, но не фантастическим - Покк отлетел в сторону, перекатился через голову, и уже потом сел, тряся головой и снимая с усов налипшие здоровые снежинки.

- Ага... Ёё... я... да... вот... здрасте!
Ёё был очень застенчивым, да ещё и жопка была в пуху. Только эти, там, над головой так разгалделись, что просто нужно было посмотреть, а вдруг ветер подул сильнее и снова полетели морозные искорки и голожопики начали дружно вмораживаться голыми жопками к стенкам морозильной камеры. Голожопиков над головой было много. Целых двое. И они гуляли! Ёё тоже хотелось гулять, но гулять одному это совсем не так, как гулять с кем-то ещё.
Лишь бы эти голожопики не испугались и не убежали или не начали обижать его самого. Ёё растянул тонкие губки и показал остренькие зубки, это было очень вежливо и спросил - Гуляете? А можно я тоже... с вами?

- Это бедный отшельник Ёё! - выпалил Покк голожопке, отчаянно жестикулируя и крутя глазами в сторону волосатожопика. - Мама тебе разве не рассказывала? Он думает, что мы живем в каком-то непонятном ужасе! Я даже название запомнил - рефижидитатор! Понимаешь, Лася... Мама говорила, что ему все время что-то видится, и он не может поэтому жить с нами... Как это грустно! А еще бабушка вечером как то сказала, что его отсюда однажды у... у... у-к-ра-ли! Какие то страшные, кто то вооот такой!
Покк развел руками, пытаясь показать, какого размера были воры, но ему явно не хватало размаха лапок.
- Знаешь, Лася! Надо его спасти! Давай спасем его а? Должно же быть что-то, что ему поможет... Папа говорил, для голожопика нет ничего хуже, чем если он не может быть с другими. А еще он как-то шепнул "о-ди-но-чест-во". Мне кажется, это что-то страшное! Наподобие голошкурых котов, которые на нас нападают. Или вот этого... Рефрилижилатора.

Покк настолько ярко и живо вспомнил историю Ёё, что начал говорить оживленно, сбивчиво, быстро, совсем не стесняясь Ласи. Он даже как-то подзабыл, что видит ее впервые, так хотелось помочь бедному волосатожопику, который только клипал глазами и смотрел на них.
Будто и вправду, они были в другом мире, но жестоко ошибались они оба, считая и Снежный Лес и равнины вокруг своим домом, жили наваждением и сказкой, бредом, который разделяли все и каждый.
"Но все не могут ошибаться!" - простодушно и уверенно подумал Покк.
- Ее, а ты не расскажешь нам, что с тобой случилось? - начал аккуратно.

- Надо тащить его к дяде Толераку, который строит ледяные дома. Мама когда-то говорила, что он самый умный, а раз самый умный, значит, должен знать, кто сможет помочь Ёё. - прошептал Покк, прочистил нос, аккуратно стерев с него ставшие каплями снежинки и дернул Ласю за выступающий клок шерсти. - Эй... эй, ты там в порядке?
Лася периодами как то странно переставала моргать и реагировать, и быстрый, гиперподвижный голожопик успел уже за два таких раза надумать себе что попало - от страшной болезни диветриоз до того, что Ласю никто не любит, поскольку она слишком медленная, а от медленности темнеет шубка, это все знают.
Правда, у Покка шубка хоть и была белюсенькая, но вот неопрятность присутствовала изрядная, а еще затертость, хоть он ежеутренне очень старался и вылизывал-приглаживал каждый миллиметр.
- Ты еще видишь Рефрижиратор? Что еще там есть? - уточнил, боязливо вглядываясь в зубки Ёё.

Ёё совсем не помнил, как он узнал про рефрижиратор. Он просто знал, что это так. И всегда было так. И даже голожопики будут, только другие, а вот самого Ёё уже не будет. И надо что-то делать и куда-то идти. Но что делать и куда идти Ёё не знал. Так почему бы не спросить у этого дядюшки Покка. И можно побыть вместе с Ласей и Покком
- Мы маленькие. И ты, и я, и Лася.
И они пошли. И снег уже не поскрипывал весело, а как-то вминался и на нём оставались твёрдые следы маленьких трёхпалых лапок . Они шли и шли, и снова шли, пока не уткнулись в ряд маленьких голожопиковских домиков.
В котором из них жил дядюшка Покка Ёё не знал.

- Только вечер! - удивился Покк и постучал в ледяную дверку, высоко протягивая костлявую лапку :"тук-тук-тук!" - Дядя Толерак! Дядя Толерак, откройте. - позвал просяще, дергая усом.
Никто ему не ответил, только внутри домика, который чем-то напоминал Покку ледяной пряник, что-то стукнуло громко, упало и покатилось.
- Дядя Толерак! - подпрыгнул на пороге Покк и побежал к ледяному окошку, пытаясь заглянуть внутрь.  - Мы к вам пришли - Покк маленький, а с ним еще Лася и Ёё! Нам нужна ваша помощь!
Но в домике никто не отозвался, и Покк уселся на крыльце, грустно, когда Толерак наконец открыл, и маленький голожопик покатился внутрь дома.
- Что это вы с вечера пораньше то! Не все так рано просыпаются. - уточнил глубокий старый голос, Покку показалось что где-то изнутри живота, потому что видеть мог голожопик только большой живот и торчащий из за него кончик носа с густющими старческими усами.