- Молоко. - тихо и ласково произнесла она, входя в комнату. Они, выкупанные, в своих прелестных разномастных пижамках, уже ждали, предчувствовали время и отворачивали свои одеяльца, слыша ее шаги, скрип двери и ее голос разрешал им встать, и они бежали, радуясь возможности неспать, бежали к ней с восторженными лицами, почитая как святость свои предсонный ритуал. Она поставила ведро посередь комнаты, пенная поверхность молока подернулась рябью, сняла с пояса позвякивающий черпак и стала разливать в кружки, которые протягивали ей эти маленькие ладошки. Молоко было теплым, парное, оно пенилось и было будто подернуто белесой дымкой. Общинные, всех и ничьи дети, улыбались, все до единого
раскрашенные белыми усами...
Ничто не приносило бОльшего успокоения и блаженства ей, чем эти трудовые дни, хлопотливые, полный заботами о простых необходимостях, но вместе с тем опустошающие в моменты отдачи делу. В прошлом кандидат наук и видный ученый, она и представить себе не могла, как мало нужно для собственного счастья и спокойствия, и как бессмысленны для него регалии, заслуги и постоянная гонка за собственной самореализацией.
- Нос! На неделе вылазка в город. - кричал Вихрь. Она сушила волосы после душа и желала лишь сна, потому только кивнула, проходя мимо. Общечеловеческое нутро после Взрыва не изменилось, это ее поражало. И уважали ее в общине вовсе не за трудолюбие - это воспринималось само собой разумеющимся, ее уважали за ее нос, точнее за поразительное чутье - в развалинах городов она могла отыскать все, что угодно, и, что немаловажно, - достать это - пригодились школьные навыки альпинизма. После Взрыва и мытарств, уважение окружающих перестало быть самоцелью. Но все-таки ей оно было наруку - неприкосновенность "полезной" женщины была неписанным законом, определялась чем-то внутренне-коллективным, поэтому была нерушимой.
- Сладких снов, Кэт. - сказала она фотографии в разукрашенной цветочной рамке и легла в постель.

Отредактировано Фе (17.05.2012 04:35:07)

Он нависал над нею как глыба, как скала, беспредельный, невозможно-огромный, а больше ничего не было, существовал только он, горячий и влажный, до исступления дурманящий. Она закрыла глаза и поддалась, подмахнула ловко, не ломая его ритма, и застонала: тихо, коротко-протяжно с блаженным придыханием.
Внутри было солнце, дождь, снег и туман - все разом, оно закручивалось в спиральном вихре, крича и вибрируя в ней так ярко, что невозможно было не передать ему.
А потом она согнула ногу, меняя ощущения и почувствовала себя мухоловкой - он владел ею настолько же, насколько она сама владела им. И в этом неравном равенстве, в несуществовании мира, в невозможности мыслить было то, что неизбежно вело ее к оргазму. Она перестала подмахивать, нерезко, словно проходя тормозной путь, но не могла не двигаться вовсе, внутренний смерч нарастал и она извивалась, цепляясь пальцами за несуществующие простыни, сминая в складки и выворачивая, она выворачивалась сама.
Вселенная имела ее.

Открывая глаза, она выхватывала в темноте его взгляд, цеплялась и висела до следующего толчка, вздоха, стона, но не могла прочесть вопроса. Она сама выбирала то, что ей было нужно, а ей были нужны лишь желание, восхищение, власть, подчинение и единство, - его взгляд отвечал ей этим. В спектре было предостаточно нужных цветов, и ускользающий, терпкий можно было не замечать.
Она уже не сдерживала стоны, с легкостью, подобно воде, принимая его форму. Творила, чего желала, а желала того, чего требовал он - огонь, словно отражение.
Позволила ему быть за спиной и вскрикнула. Грудью и щекой прижимаясь к постели, она задышала часто, чеканя и отбивая его ритм раскатистым "Ааа!" и коротким "х". Она, завоеванная, ручная и мягкая, готова была умолять - "только не остановись, только держи", но молчала, скользнула тыльной стороной ладони по своей пояснице и прикоснулась пальцами к его животу, мягко и цепко,заскользила ниже, туда, где можно было чувствовать собственную влагу, будто дразнила, высвободила руку и коснулась своего живота, нежно повела к волосам на лобке и дальше к нему...
Она снова вскрикнула и затихла - перестала дышать. Только тело пело "еще!". Но разве можно было не слышать!
"Да..." - прошептали губы - было/нЕбыло, ее несло вверх, плавно качая на трех плато последовательно.
И - содрогнулась.
Громко. С силой! Содрогнулась раз. И еще! Еще раз, рассыпаясь искрами, невероятно множась на миллионы частей, каждая из которых ликовала. Слышишь ли теперь?

"Шшшр..." - она обнимала подушку и силилась вспомнить. Есть такая грань забывания, когда понимаешь, что ускользнуло нечто важное, нужное, изменяющее ход времени. Нечто. И пусть уже свершено - но так хочется знать! Она висела именно на этой грани. Но тонкая досада сама собою сменялась невероятной свободой: в голове существовал лишь ветер, он трепал колосья ржи и пел - "шшшр...", он дарил звон счастья...
...
- Завтра, Слон, обдумаем завтра... Все будет завтра. - встала с особенной грацией, пальцы перебрали невидимые струны и лодка качнулась, она уходила, неожиданно плавная, неожиданно мягкая, неожиданно манящая - та же и другая. Та же и другая Женщина.
Слон закурил.
...
И вновь это пронзающая, жгучая, там, внизу живота, истома, странная, ускользающая ...
Их окружала лишь голая комната, залитая светом огромная комната с распахнутыми окнами, высоким потолком и невероятно-белыми стенами. В пространстве не было деталей, но, обнаженное, оно казалось истинно завершенным, идеально-правильным.
Она смотрела на него в упор, будто узнавая, будто убеждаясь в существовании, рассматривала в это мгновение все, чего не заметила ранее - ей нравилось его лицо, не было в нем классической красоты, но оно было так прекрасно своей честностью. Он походил на пространство вокруг и одновременно был тот концентрат, вокруг которого оно существовало.
Спиной ощущала стену, сосками биение его сердца, внутренней поверхностью бедра - его трепет, обвивала руками  плечи, чувствовала его ладони на самых пикантных ее точках - чуть выше ягодиц и смотрела... Она говорила, раздевалась и проклинала - одним этим взглядом.
Пальцы заскользили к затылку, к необузданной сцепке волос...
Он еще не находился в ней физически. И только в этом было что-то неправильное.

Отредактировано Фе (19.06.2012 09:50:01)

Пальцы его сжались, а ее прожгло удовольствие. Но она ни на йоту не сократила дистанцию, оставляя ему его право, его время, оставляя ему место для него самого. Она была уверена, что он не устоит, не удержится уже на такой шаткой сейчас платформе самодостаточности и автономности. Об этом не нужно было говорить: ее нахождение здесь определялось им. Но вместе с тем она сама была этой огромной залитой солнцем и ветром комнатой. И невозможно было покинуть ее. Комнатой с распахнутыми окнами, через которые он не захочит выходить.
И она томилась. О как она плавилась, ожидая его искры! Ее сверлила собственная похоть, в ней играл дождь, он наливал желанием соски и заполнял тищину пространства глубоким, утробным, но прерывистым дыханием. Она широко расстопыривала пальцы, сжимала их, будто в попытке поймать воздух, и легонько подушечками касалась его волос.

Это было ближе. Ближе, чем могла ожидать. Будто где-то глубоко, глубоко настолько, что удивляешься, откуда в теле такие расстояния, глубоко-глубоко воспламеняется сила.
Не сдержать! Растекается огненной, охристо-позолоченной водой.
И они боролись. Сложно связанные в какой-то магической спайке, боролись. Друг против друга. И в то же время нет. Вместе, бок о бок.
И важным становилось только чувствовать его кожу под своими губами и пальцами, задыхаться, выбигаться острее, кричать от удовольствия и впитывать запах его мускуса. С силой пришпиленная им к стене, отвечала: обнимала собой - всем телом обвивала, комкала, власти этой требовала. И сама смелела до наглости, его уже к стене прижимая, выхода не оставляя, нападая звоном своего тела, пьянящей и дурманящей мягкостью кожи.
Они танцевали на стене, спутавшись одним клубком, одним вихрем. Страстные и дикие. А еще ненасытные. И, кажется, сейчас растворит она его до несуществования, сотрет в пыль. Но пропади он - пропадет сама.
И остановилась.
Отстранилась.
Вдохнула глубоко, снова водой становясь, еще слаще разливаясь и струясь. Обреченная на счастье.
И только на широкий подоконник опиралась, приглашая. Принимая собою и в себе. И не важно было, что там в этих отрытых окнах, куда прогибается волною, так опасно и остро - балкон или пустота падения - потому что когда счастье так ясно, когда живешь каждой клеточкой, ранее о них не ведая даже, то физическое уже и вовсе ценности не представляет. И думается, что если и не удержится, выскочит из окна - то не упадет, а взлетит.
И лучилась обреченная на счастье.
Да легкой дождинкой на выдохе прозвучало словно со стороны - Тиен.
Имя прикоснулось и пропало. И пропала она.

Отредактировано Фе (13.07.2012 16:19:41)

- Слушай, отвали, я тебе не девочка, чтобы со мной так разговаривать! И да - я голодна, помыться хочу и поспать тоже было бы неплохо.
- Ты уже в другом мире, так что прими его и наши условия. Но мы будем звать тебя Бунтаркой.
- Меня зовут Тиен.
- Забудь.
- Может что-нибудь поизящнее?
- Нет. У нас все просто. Пойдем.
Ее сразу же взбесили клички, но, как говориться, в чужой монастырь... Тиен пришлось принять правила. Негодуя, она с удовольствием внутри себя одаривала их собственными обозначениями, метко выбирая самые уязвимые места, на пожизненно выставляя клеймо. Не давала имен только тем, кто уже носил крайне метко выбранное название.
Сначала Бунтарка попала в женский корпус.
Открытая людям, легко вливающаяся в любой коллектив, чудаковатая и смешная от природы, честная, прямая и очевидная до безобразия, богатая на всякого рода выдумки, она обворожила всех в первый же день, всех и каждую, потому что ярче не было: смелее, веселее и безумнее, и тогда по-настоящему глубоко жили, пели, пили и плясали, испытывая счастье совершенно особого рода - яркую настоящую жизнь. При всем при этом она оставалась женственной, нежной и чуткой. Это не могло оставлять равнодушными.
Но как только они начали узнавать друг друга ближе, девушки стали относиться к ней по-разному. Большинство возненавидели. Это были женщины только в любительстве розового и плюшевого. Истинная красота, воля, свет - были недоступны им. Что так гнуло их - то ли Взрыв, то ли сам строй общины, то ли их готовое гнуться нутро - Тиен не знала, но, склонная винить во всем самих людей, а не обстоятельства, считала, что третье. Они шатались по своим комнатам, словно это было то место, где можно вовсе забыть о себе, как о женщине, а порой и о человеке, предаться всему, чему угодно, только не самоуважению. Пустой треп, одномастная безвкусная одежда, бесцельное времяпрепровождение, и уныние, бесконечная печаль внутри и снаружи... Обычные и блеклые, переполненные собственными страхами и неудачами. Сами не зная, какие они в своей сути, не понимая и не ведая, не умея видеть красоту, они не желали открывать ее в себе. Ленивые, они смотрели на самых старших, считая их мудрыми и единственно правыми, становились спокойными и разваливали по кроватям свои зачастую обрюзгшие и заплывшие жиром тела в просмотре очередной киношки или просто болтая ни о чем. Они не уважали себя, их не уважали мужчины, если и замечая, то считая всего лишь необходимым дополнением к своему царскому существованию и владению миром. Впрочем, такие мужчины были им под стать. Внутри себя завидуя Тиен, они ненавидели ее, но они же и боялись. Самые больные\безумные пытались бороться с новенькой, но успокоились уже после первых лютых сражений, потому что Тиен желала победы и умела добиваться, она была сильнее и правильнее, абсолютно лишенная какого бы то ни было страха сама, и если уж и бралась за что-то, то делала это понастоящему, преданно, упоительно и поистине красиво. Тиен слишком любила себя, чтобы быть способной принимать то, что не любило ее. И хоть она вовсе и не была жестокой, но становилась ей порою, потому что в ней не было жалости к другим, да и к самой себе крайне мало. А еще она была осторожна, с невероятно мощным самоконтролем - что начисто отрезало все подступы.
Были те, что тянулись к ней. Растворяясь сначала в общей массе, они повылазили на свет, желая быть похожими и развивать в себе то, чего не доставало, а может, и попросту не было в них. Но на этих у нее не хватало внутренних ресурсов, поэтому Тиен предпочитала держаться в стороне, ярко очерчивая свою неподступную территорию, они же в ответ высматривали и впитывали наружное - впрочем, ее это никак не беспокоило. Эти не были опасны, что несказанно радовало.
Были еще двое: Скрепка и Монета. С ними Тиен чувствовала себя замечательно - начитанные, красивые, успешные в жизни до Взрыва, они были целостные как и она сама. Умели беречь себя и свое время, столь же легко даря его достойным. И были полезны: Скрепка создавала невообразимые по красоте наряды, а Монета с легкостью выменивала все, что могло быть нужно, купить\продать она, кажется, смогла бы что угодно. Тиен же не умела ничего, из того, чем было возможно здесь заниматься, но с удовольствием впитывала опыт, с легкостью и ненасытным желанием учась. А за невороятную жажду жизни, которой желая\не желая заражался каждый, ей были готовы отдать многое. С этими двумя она подружилась.
В общем, несмотря на эту тройственность, все без исключения в своей массе тянулись к ней. Тиен же иногда любила быть на виду, потому принимала искренне, увеличивая их внешние искры в себе, и отдавая обратно невероятно ярким свечением. Тогда они славно веселились.
И все-таки она желала одиночества, безопасности и покоя. Умеющая гореть, она превыше всего ценила покой истинных отношений и настоящей жизни. Спокойной и скучной? Возможно. Только скучно ей не бывало никогда. И сейчас, открыв в себе невероятное удовольствие от абсолютно простых вещей, будь то работа в поле, стирка на берегу реки или же приготовление еды, Тиен жаждала физической автономии.
Она стала планировать отступы и ушла бы.
Если бы не случай - увиденнные на общем столе карты готовящейся вылазки в город.
Надо сказать, что они находились в той части планеты, которая пострадала больше всего, конечно, не у самой воронки - потому только и смогли выжить, но довольно близко. Изуродовано и сломано было все - электростанции, здания, линии передач, люди,  даже природный ландшафт стал другим. Города были искорежены так, что жить там возможности не осталось. Жить так, как раньше. Все, что можно было легко взять - уже нашли, достали и унесли. Выжившие стали селиться общинами, вернувшись к занятиям праотцов. Самые безумные уходили искать другие земли - возможную другую жизнь. Тиен не была настолько безумна. В городах же оставались интересными только сложно доступные здания, с обрушенными входами, отсутствием лестниц, а то и шаблонные коробки - одни несущие стены, просматриваемые на содержимое со всех сторон. Забавно было глядеть куда-нибудь эдак на седьмой этаж, видеть там премного замечательного добра прошлой прогрессивной эпохи и не мочь достать. Она жила в городе до Взрыва и осталась там после в Мытарства. Ненадолго. Там стало опасно. Там поселились шакалы и падальщики, не умеющие взять, но знающие, что придут те, кто сумеет, готовые отобрать, а порой всего лишь обобрать пришедших. Или что того хуже... Чужие безумия мало шли ее собственному здоровью. И она ушла из города, в котором прожила всю жизнь, без которого и вовсе ее не представляла. Город уцелел только в ее воспоминаниях, а самого же больше не существовало - и легко стало покинуть это странное теперь и опасное место.
Бунтарка оглядела план и выпалила сходу:
- Вы здохнете вот здесь, на третьем этаже под обрушевшейся лестницей, у этой двери. Здание - 9 этажей. Оно продолжает рушиться. Скорее всего, что лестниц там уже практически нет. Но даже если вы и подниметесь до третьего, то вышибив дверь, будете придавлены - лестницей или всем зданием - какая к черту разница! Помещение подвижнее, чем вы думаете. Надо очень постараться, чтобы не нарушить баланс. Пройдут только двое: кто умеет висеть и лазить, легковесные и цепкие. Можно выбраться на самый верх, или где-то в пролетах, если лестницы хоть местами уцелели. Найти костяк арматуры несущих стен и вязаться. Здание оседает вправо, значит крепиться можно только с северной стороны. Или же придется лезть по стене без страховки. ... Могу пойти я.
Слон смотрел особенно. На женщин здесь так смотрели редко. Она дала ему решение, о котором он размышлял уже месяц.
- Пойдем, покажу тебе снаряжение.
Так она попала в группу поиска и добычи. К мужикам, под покровительство и уважение главного, сразу же, по своему уразумению, превратившись внешне в абсолютно бесполое существо.
С мужиками стало много веселее, много проще и тише - отсутствовал этот бесцельный треп, дела обсуждались легко, а в случае чего - она ругалась матом и какой-нибудь Сизый собирал свои носки в одно место. Это, конечно, было бессмысленно: Сизый от этого не вырабатывал привычки в дальнейшем придерживаться того же места, чтобы складывать грязное белье. И все-таки это было многим лучше женского корпуса. Мужики были простыми и настоящими, обсуждали все крайне живо и коротко, даже женщин. Но в таких разговорах Тиен предпочитала не участвовать, уважая себя, она берегла свое сознание и не слушала яркие, активно сопровождаемые жестами, рассказы о "невероятных сиськах, сосках с невозможно глубокими глотками, важности поиметь женщину раком, и о том, как поистинне мир становиться замечателен, когда телка сверху и потеть вовсе не обязательно". Для Тиен это все было окутано совсем другим флером и перебивать его она не желала. Хотя временами сама могла выдать нечто, еще более жесткое. С ними она не пила более ста грамм.
Баланс со своей внутренней женщиной Бунтарка нашла быстро и легко - она дожидалась времени одиночества, цепляла на ноги  открытые босоножки, шелковые халаты, выразительные комбинации, браслеты, кольца, цепочки и шляпки или же вовсе оставалась обнаженной, мастурбировала, а следом начисто выбривала весь мужской беспорядок в общих комнатах... Крайне необходимо было чувствовать себя женщиной. Втайне. Наедине с самой собой. Слишком много было мужского вокруг. Слишком много мужского нужно было развить в себе, чтобы сохранять автономию.
Иногда она наведывалась в гости к Скрепке и Монете, обычно после вылазок, с найденными подарками.
После первой вылазки ей дали другое имя - Нос - за невероятное чутье: "как, куда, чего и сколько". Бунтарка ей нравилось больше, но с другой стороны, живя с мужчинами и желая сохранить свою автономию и непрекосновенность, она была счастлива победе - бесполому имени. Тиен обозначила их всех сразу же, понимая что ни одному не сможет покориться. Лучшим был Слон. Но лишь по статусу. Он был бледен для нее, этот слишком другой, эмоционально бедный, больше мертвый, чем живой, хоть и неплохо справляющийся с поддержанием саможизнеобсепечения коллектива в силу своей жестокости и властности, мужчина. У нее вообще было особое представление о любви в понимании этого слова, как отношений между мужчиной и женщиной: выдуманное собой, выкраденное из прочитанных книг, собранное из фильмов, щедро приправленное реальностью - и никогда не испытанное к мужчине страстное настоящее чувство, о котором, как ей казалось, она знала все, или даже больше.
После третьей вылазки они перестали делать планы, потому что ей не требовалось времени на подготовку. Просто шли великолепной восьмеркой к цели. Пятерка сильных, красивых и в теле: Слон, Маяк, Вол, Серый и Вихрь. Сизый - тонкий, юркий, гибкий, но низкорослый и без чутья, оттого неудачливый. Юнга - 19-летний мальчишка, которого она взялась учить - он напоминал ей внешне саму себя в детстве - такой же тонюсенький, словно жердь, но невероятно выносливый. И она сама.
...
Стучали.
Стук и разбудил ее задолго до рассвета.
- Через три часа выходим. Соберись, поспи.
Вихрь вошел со стуком! Раньше с ним не случалось - он был бесцеремонен до безобразия. А Слон запрещал запирать двери, мотивируя пожарной безопасностью. И вот сегодня Вихрь стучал перед тем, как войти!
Тиен была проницательна.
Уйти придется скоро. Еще чуть-чуть: неделя плюс-минус три дня. Да, она будет скучать по детям, Юнге, Скрепке и Монете, по Слону - наставнику и другу, но... Всегда легко уйти, когда знаешь, что в итоге потерять можно большее, самое дорогое и ценное - саму себя.
И где-то внутри ее уже поселилось и росло безумие - странная движущая сила, неосознаваемая, но от этого лишь более сильная.
...
Утро, завтрак, растяжка, пробежка, душ и сборы. Тиен любила такое утро - деятельностное, спешащее, пахнущее кофе, ее потом и шампунем.
Она оделась - кроссовки, широкие и легкие тряпичные штаны со специальной вставкой между ног для свободной растяжки и приталенная куртка цвета хаки поверх обычной футболки - и штаны и куртка сшила ей Скрепка, по просьбе Тиен они отличались невероятным количеством карманов, благодаря чему даже на высоте все было под рукой.
Сбор рюкзака всегда был особенным ритуалом. Спички, соль, веревки, карабины, снаряга, шланги, восьмерка, запасная обувь и одержда, тряпки, два ножа, перчатки, фляга и дождевик. Все это вместе, утрамбованное до невероятности, становящееся огромным чудищем на лямках, весило лишь киллограмм на пять меньше, чем сама Тиен.
- Сегодня двинем в Западный город.
Восьмеркой они ехали на велосипедах пол дня, затем нашли место для схрона и спрятали транспорт - мародеров и дармоедов хватало везде и всегда. Дальше пошли пешком. Ее рюкзак в этот раз нес Маяк.
Тиен специально отстала, ей хотелось поговорить с Юнгой.
- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Глупый вопрос, конечно, ты уже вырос. Но все-таки, что тебе нравиться, Юнга?
- Я буду лазить как ты, даже еще лучше.
Тиен улыбнулась его словам.
- А потом... Или уже скоро. Наверное, я заменю Слона. Он здравый мужик, здравый и главный мужик.
- Тебе хорошо здесь, в общине?
- Конечно, чего еще желать?
Тиен расстроилась, но виду не подала.
- Давай сегодня будем особенно внимательны. Я, конечно, знаю, что для нас важнее всего найти, но давай попробуем высмотреть хоть где-нибудь радио, хорошо?
- Нос, это бессмысленная железка! Цивиллизации больше не существует. Нигде. Навсегда! - Взрыв сломал многих, Юнга не был исключением, ему было больно, ей стало больно в ответ.
- Всего лишь предложение. Покажу тебе сегодня новый узел, и... Ты полезешь сам. Сизый не полезет, полезешь ты.
Боль его как рукой сняло. В эту вылазку Юнга станет почти ею. Тиен предполагала, что так они не слишком опечалятся ее уходу.
По мере приближения впереди вырастали искореженные останки некогда красивого и веселого города, а Тиен даже не смотрела, она думала лишь о собственном будущем. В общем и целом она и понятия не имела куда уйти.
- Может, там?
- Не на чем вязаться. Юнга, какие предложения? - она твердо решила больше не вести его за собой, теперь она пойдет за ним.
- Ну... Я бы вскарабкался по той высотке! - паренек махнул рукой в сторону двадцатипятиэтажки.
- Хороший выбор, здание из тех, что строились правильно, с учетом возможной сейсмической активности даже. - Тиен была довольна.
- Я пойду с Юнгой или не пойду вовсе. Сиди тут, Сизый, ты осточертел мне!
Слон молчал, а это давало ей право, это было знаком одобрения.
И они пошли вдвоем, выгрузив лишнее из рюкзаков.
Двадцатипятиэтажка выглядела славно, как-то даже нарядно по сравнению с остальными зданиями, разве что выбитые окна первых трех этажей и заваленная намертво лестнично-лифтовая шахта, как и всюду вокруг, - но интуиция всегда требовала проверки. Тиен не пустила мальчишку вперед, но не была против чтобы он шел следом, шаг в шаг - девушка ловко вскарабкалась по решетке первого этажа и подтянулась до балкона второго. Дальше пошло быстрее - выше вела винтовая лестница, с трудом, но по ней можно было добраться вплоть до седьмого - на удивление легкое для них дело. Да только безрезультатное - здесь тоже кое-где были выбиты окна.
- Дальше лезем сами. Здесь можно.
Со стороны это видится волшебством и кажется очень красивым. Альпинизм - манящая штука. Для Тиен так было в школьные годы, теперь было иначе: сложно, тяжело, жарко, душно и и невероятно напряженно. Нельзя расслабиться, нельзя расконцентрироваться даже на секунду, нельзя поддаваться страху и нельзя отпускать страх. Альпинист без страха превращается в камикадзе и рано или поздно теряет самоконтроль. Нельзя не шевелиться даже тогда, когда шевелиться уже не можешь, нельзя что-то забыть или упустить, нельзя не перепроверить - всего один неправильно повязанный узел может стоить жизнь.
Они лезли долго и утомительно пока не выползли на крышу.
Она села на пол, опустила голову, еще тяжело дыша, освобождаясь от снаряги и вымокшей насквозь куртки, восстанавливала силы.
- Сегодня я буду слезать последний?
- Да, Юнга. Я хочу, чтобы ты умел.
Теперь все пошло быстрее. Тиен привязала веревки к трубе водостока проходящей до низу сквозь здание - четыре, по две на каждого - основная и страховка, предварительно просунув веревки в куски шланга, которые потом спускали к месту среза крыши для уменьшения трения. Теперь они могли висеть и лазить свободно.
Обследовали этажей семь, внутри передвигаться возможности не было и они выбивали окна, забирались и из них же вылазили, продолжая поиск и "захват".
Тиен находила многое, но сейчас она несмотря на все запреты Слона цепляла и нужное себе: радио, несколько книг и три бутылки виски - ей хотелось того, и здесь никто не смог быть против, а внизу сворее всего и не узнают, она всегда утаскивала что-то небольшое себе, никому не говоря, обычно что-нибудь для подарков или что-нибудь истинно красиво-дамское для себя. Сегодня разве что аппетиты были побольше в размерах и требовали побольше места в ее рюкзаке.
А потом наступал момент невозврата. Момент, когда она понимала, что пора спускаться - и только на это и хватит сил.
В этот раз точку невозврата обозначил Юнга, он правильно все делал, ей нравилась его активность, Тиен действительно была довольна, ощущая счастье воспитания, правильной отдачи собственных сил и радость возвращенной благодарности.
Она отвязала свои веревки, уложила в рюкзак, спустила оба ожидающим внизу, в последний раз на сегодня прикрепилась и спустилась сама, с силой отталкиваясь ногами, прыжками, пружиня при приближении к стене вновь.
Самое сложное на этот раз досталось Юнге. Он отвязал веревки и скинул вниз. Кто-то укладывал их в рюкзак, кажется, Сизый, Тиен в это время будто и вовсе не присутствовала в мире. Она не наблюдала спуск Юнги, только боялась - теперь он лез без веревок и снаряжения, без всякой страховки. И она лучше чем кто-либо другой знала как это трудно и опасно. Обычно так ждали ее, и она никогда не задумывалась, как это может быть тяжело ждать. Слон давно настаивал разрешить мальчишке действовать самому, но она не решалась. Привязавшись искренне, она предпочитала рисковать своей жизнью, чем подвергнуть риску другого. Да и сама себе риском это дело не считала - себе она доверяла. А больше, наверное, никому и никогда.
Она только села на землю. Шестеро уже были рядом, забирали вещи и молчали. Напряжение росло в них, накатывало, шевелилось и уже было готово разразиться истерическим смехом или истошным криком, но разразилось аплодисментами, как только Юнга ступил на винтовую лестницу. Ни один не кричал, не говорил ничего, они лишь аплодировали ему, ждали пока слезет, отдышится и успокоиться, ударяли по плечу и уходили. В городе было опасно. Хоть и тихо в этот раз.
Как добрались до велосипедов, Тиен вытащила одну бутылку виски, они пили ее по очереди с горла и оставшийся путь назад прошел более чем весело - никто не был сам собой, они были заодно, охваченные одним счастьем и одним порывом, не существовало ни правил общины, ни чего бы то ни было другого, мешающего Тиен здесь.
Она прошла к себе, скинула всю одежду у порога, окатилась в душе водой и упала замертво на кровать.

Отредактировано Фе (15.08.2012 12:40:03)